Неточные совпадения
Но это еще мало, надобно было самую гору превратить в нижнюю часть храма, поле до реки обнять колоннадой и на этой базе, построенной с трех сторон самой
природой, поставить второй и третий храмы, представлявшие удивительное
единство.
Здесь же считаю не излишним заметить, что в определении красоты как
единства идеи и образа, — в этом определении, имеющем в виду не прекрасное живой
природы, а прекрасные произведения искусств, уже скрывается зародыш или результат того направления, по которому эстетика обыкновенно отдает предпочтение прекрасному в искусстве перед прекрасным в живой действительности.
Природа есть именно существование идеи в многоразличии;
единство, понятое древними, была необходимость, фатум, тайная, миродержавная сила, неотразимая для земли и для Олимпа; так
природа подчинена законам необходимым, которых ключ в ней, но не для нее.
В этот миг, созданный сплетением стихий, в глухую ночь, не озаренную еще солнцем сознания, раскрывается, как ночной цветок, обреченный к утру на гибель, то странное явление, которого мы уже не можем представить себе: слово и дело становятся неразличимы и тожественны, субъект и объект, кудесник и
природа испытывают сладость полного
единства.
Не умея ещё возвыситься до идеи о всеобщем
единстве и гармонии, он и в себе, как в
природе, предполагает существование различных, неприязненных друг другу, начал.
«Это чудо есть единое, которое есть не существующее (μη öv), чтобы не получить определения от другого, ибо для него поистине не существует соответствующего имени; если же нужно его наименовать, обычно именуется Единым… оно трудно познаваемо, оно познается преимущественно чрез порождаемую им сущность (ουσία); ум ведет к сущности, и его
природа такова, что она есть источник наилучшего и сила, породившая сущее, но пребывающая в себе и не уменьшающаяся и не сущая в происходящем от нее; по отношению к таковому мы по необходимости называем его единым, чтобы обозначить для себя неделимую его
природу и желая привести к
единству (ένοΰν) душу, но употребляем выражение: «единое и неделимое» не так, как мы говорим о символе и единице, ибо единица в этом смысле есть начало количества (ποσού άρχαί), какового не существовало бы, если бы вперед не существовала сущность и то, что предшествует сущности.
В вечной
природе существуют две области и заключена возможность двух жизней: «огонь или дух», обнаруживающийся как «молния огня» на четвертой ступени, силою свободы (опять и свобода у Беме мыслится вне отношения к личности, имперсонали-стически, как одна из сил
природы) определяет себя к божественному
единству или кротости, и благодаря этому первые 4 стихии становятся или основой для царства радости, или же, устремляясь к множественности и самости, делаются жертвой адского начала, причем каждое начало по-своему индивидуализирует бытие.
В этом реальном
единстве и идейной обоснованности всего существующего заключается источник значимости общих понятий, причем их ценность прагматически оправдывается, оказываясь в некотором, хотя бы только косвенном соотношении с действительностью: логика оказывается технична, а техника логична, в чем и заключается основа возможности науки и ее технического приложения, иначе говоря, хозяйственная
природа науки.
Во всех этих определениях бросается в глаза, что религия чувства, основанная на ощущении бесконечного, космического
единства, отнюдь не содержит в себе идеи Бога, которая тем не менее постоянно подразумевается Шлейермахером и вводится посредством «т. е.», как в приведенной тираде, причем делается спинозовское уравнение: deus sive natura [Бог или
природа (лат.) — выражение из «Этики» Б. Спинозы.].
Мировой порядок, мировое
единство, мировая гармония связана с законами логики, законами
природы, законами государства, с властью «общего», с властью необходимости.
Науки о
природе также не имеют дела с мировым целым, с космическим
единством, они познают именно частичность
природы и не благоприятны оптимистическому взгляду на космос.
А вот идеал самодержавной монархии есть, бесспорно, утопия, предполагающая победу над греховной
природой человека и достижение такого
единства в вере, которого грех человеческий не допускает.
Если возврат души к
единству с Богом не означает
единства по
природе и субстанции, то потому лишь, что дух не есть
природа или субстанция.